ЖИЗНЬ И ГИБЕЛЬ ПОЭТА

(О работе над композицией о жизни, творчестве и гибели А.С.Пушкина.)

    Мы прикасались к творчеству А.С. Пушкина и делали с увлечением композиции в цвете и в графическом решении на темы стихов поэта. Но здесь представлена попытка, как бы выйти за пределы его поэзии и увидеть самого поэта в его роковую пору, окинуть внутренним взором его жизнь и выразить пришедшие ощущения, понимания и мысли.    Прежде, чем приступить к этому эксперименту, требующему от ребят большого напряжения, как эмоционального так и физического, (ведь сделать работу тушью и пером, в половину листа ватмана, очень не просто), мы стали читать переписку Пушкина за последний год до последних дней его. И всё мы острее почувствовали, живее зазвучали образы и ярче стал синтез. Когда я уставал читать, ребята продолжали читать сами эти волнующие нас, да и всякого живого, строки. Ибо по всей жизни знаем и по литературе, как волнуют окружающих последние дни и часы уходящих, по выражению поэтессы, с "поверхности земли", в попытке заглянуть за определяющую грань бытия.
   В работе Оли центральная фигура шестикрылого серафима, осеняющего усопшего поэта, определяет всю сферическую спиральную структуру композиции. Ритм размаха крыльев, которых при внимательном рассмотрении оказывается восемь, сколько и фигур Пушкина, создаёт образы времени жизни поэта от детства до гибели. Отдельно, на переднем плане, как зачинание ритма сферы и спирали, стоит сцена с самыми крупными фигурами в композиции мальчика и няни, освящённых пламенем света. А горящая лучина создаёт вокруг себя малую сферу спирали, развитую в вязь ритмов бушующих, более спокойных и пронизываюших всю работу. И это светлое начало граничит с гибельныммраком за спиной убийцы, его питающим. В провал раскинутого чёрной птицей плаща, не может мрак захватить поверженного поэта. Ритм мчится вверх мимо мелькнувшей чёрно-белыми ромбами первой встречи с Натальей, карикатурными силуэтами "доброжелателей", мимо родного Михайловского, покрытого сияющим инеем, к той, самой важной, никому неведомой встрече. Там, за пределами, он, маленький, опять протягивает ей руки и также как в далёкой юности, соединённой ритмом крыл серафима, под тайным деревом поэзии, гений чистой красоты ведёт его в звёздную беспредельность истока.     Оля не стала рисовать мчащиеся в пустынной ночи сани с гробом. Там чистая горизонталь вечности с сияющими мирами и чистая вертикаль подвига поэта, отражённая словом Святогорск. Слово то какое - Святая Гора! Древняя мечта всех народов и путь в будущее.
   Конечно, невозможно, то о чём здесь написано и то, что есть в этой и других композициях, взять и придумать. Вначале оно чувствовалось, а затем от занятия к занятию появлялось и прояснялось для самих создающих из неясных ранее ритмов. Так появился набат со свечой и скорбящий старец из "Руслана и Людмилы" у Тани, и последний выдох поэта с двумя дуэлями у другой Оли, и силуэты Наталии с детьми, как итог, у замолкшей спирали трубы в работе Ани, и проявилось единство мироздания в образах облаков, гор, деревьев и чёрные свечи траура, и вечно решающий (как и все мы) по какому пути двигаться, витязь у Жени, с её гейзером бьющей фантазии.

   Но не каждому является серафим, неся откровение гласа будущего, убивающего пошлость.

10-02-2007        написано  на сайт в новости  к    170-летию со дня дуэли А.С. Пушкина.          В.Б. Цилиакус.